Это очень сложный вопрос. Особенно для меня, как для человека, который в 25 лет профессию поменял радикально.
Мир стал очень изменчивым, очень быстрым. Мы не только научились быстро перемещаться в пространстве, но и научились работать, как показал карантин, даже не всегда перемещаясь в пространстве. Я думаю, это накладывает отпечаток и на то, как много профессий человек сможет осваивать за свою жизнь и в каких направлениях он будет работать. Ещё 50 лет назад определяться в жизни, действительно, нужно было довольно быстро. Потому что можно было переехать из районного центра в какой-то более крупный город или из деревни в райцентр, выбрать для себя предприятие, на котором будешь строить карьеру или в лучшем случае направление деятельности. Не были приняты какие-то переобучения, переквалификации. Не было настолько много обучающих программ и социум был другой. Как люди женились или выходили замуж? Были школьные друзья, одноклассники, параллельный класс, ну соседняя школа, потом был коллектив со среднеспециального или высшего образования, коллектив с работы и дальше уже круг общения не очень менялся по объективным причинам. То есть нужно было выбрать себе спутника жизни лет до 25. Потому что дальше было непонятно где его брать. С работой то же самое. Очень сложно было её поменять.

Сейчас, при тех способах получения образования, которые есть, при том, насколько мир меняется, насколько часто люди переезжают, разводятся, меняют место проживания с России на Австралию.. Я думаю, сейчас история про то, чтобы в 14 лет определиться для себя раз и навсегда несколько архаична, во-первых. И не очень реализуема, во-вторых. Опять же, меняется рынок труда, появляется очень много других специальностей, какие-то отмирают. В общем, определяться раз и навсегда, по-моему, уже не совсем актуально. Здорово, если так получится. Но если нет - это ok.

Тактика взаимодействия с ребенком, когда ему в шестом классе говорят: «Ну что-что-что? Давай, решайся: ты идёшь сейчас в математический класс или в языковый? Решить это надо сейчас, когда тебе 12, потому что потом ты сможешь пойти в технический ВУЗ либо гуманитарный. И как-то с этим надо определиться» - она скорее связана не с рациональным подходом. Не с тем, как по факту будет организована жизнь ребёнка. Мы готовим своих детей не для той жизни, которая будет через 15-20 лет, а для той жизни, которой мы живём сейчас. Поэтому каждое поколение родителей, с точки зрения детей, чуть-чуть лажает. Страх родителей по поводу того, что ребёнку нужно быть устроенным, гонит семьи к скандалам, к ощущению того, что определиться просто необходимо, иначе дальше начнёт происходить что-то абсолютно непоправимое, ааааааа, доставайте "Валокордин". Ой, наш ребёнок будет неприкаянным, непонятно куда ему деваться, на что он будет жить. Ну и дальше это заворачивается в такие родительские страхи, которые есть у нашего поколения 30-летних и у более старшего поколения просто в силу того, какой у нас есть опыт после того, как мы 30-40 лет пожили в России. Этот опыт делает нас тревожными и несколько депрессивными. Мы хотим как-то предотвратить для своих детей сложности, связанные с неустроенностью в жизни. Насколько эта задача реалистична - для меня является подвешенным вопросом. Вроде, идея хорошая: начать давать ребёнку какие-то навыки, начать некоторую специализацию, развивать те области навыков и творчества, которые ребёнку более свойственны.

Но!

В 12 лет, да и в 14, мы не можем наверняка обнаружить ту личность, которая получится в итоге, потому что личность ещё не сформирована. Если приводить метафору, то можно ли купить себе на 25-летие платье и туфли, когда тебе 13? В принципе, да. Только к 25 поменяется и размер ноги, и размер тела, и мода, и представление о красоте. И вот вопрос: насколько это платье и туфли будут актуальны к 25? Ну наверное, может быть так, что они окажутся прям WOW! Но в большинстве случаев, они не окажутся WOW и этот выбор будет пересматриваться. На мой взгляд, это связано с тем, что личность – это не константа. Личность – это процесс, который связан и с физиологическим, и с психологическим развитием человека. Мы, вроде, одни и те же люди, когда нам 4, 14, 24, 34, 64 лет, но всё-таки чуть-чуть разные люди. И, поскольку формирование личности не завершается к 14-15-16 годам, когда детей уже совсем отчаянно толкают к принятию решения, сложно говорить о том, насколько это решение будет актуально спустя годы. Поэтому профориентация в возрасте 6-го – 7-го класса это здорово и круто, но с оговорками. Это может помочь в том, чтобы ребёнок развивал навыки, которые ему хорошо даются. Это может помочь в том, чтобы не насиловать человека, например, совершенно не склонного к монотонной долгой работе как раз-таки этой монотонной работой. А давать другие возможности проявить себя эффективным членом сообщества. Но это будет означать, что решение очень удачное и верное на возраст 12–14 лет и актуально ровно на этот возраст, на сейчас, а не "навырост" . То есть, если мы, обнаруживая в ребёнке какие-то таланты, склонности (или, наоборот, не таланты и не склонности), помогаем ему развиваться комфортно, здесь важно понимать, что мы это делаем для человека, который у нас есть прямо сейчас. Не для того, который из него получится через 10 лет, а для того, который есть сейчас. И вот тут, мне кажется, это не стоит обесценивает или недооценивать - дети тоже люди. Дети тоже хотят быть счастливыми. Детям тоже нравится быть эффективными. Детям нравится иметь успехи. И во многом вопрос не эффективности, а поиска будущего призвания для 10-14-летних детей, это вопрос страхов родителей, которых, конечно, можно понять. Но и детей здесь тоже можно понять. Всех можно понять, а в будущее заглянуть - нет.

Я думаю, что это связано с нашим менталитетом, потому что Советский Союз с его социальным конструированием, конечно, имел какие-то свои бонусы, приносил профит многим, кто в этом участвовал. Но, в том числе, были побочные эффекты, побочные продукты. Люди совершенно не умеют отдыхать. Люди в России отдыхать умеют плохо. Потому что, во-первых, мы плохо чувствуем, когда мы устали, а во-вторых, отдых – это что-то стыдное. Ну вот серьезно: вам в школе рассказывали о том, как организм восстанавливается? Или, может, родители учили медитировать?
Сейчас даже, когда идёт эпидемия коронавируса, врачам стыдно брать отгулы, даже не то что отгулы - законные выходные! - ну потому что «мы же тут нужны». Идея с перерабатыванием в российском обществе очень распространена, причём, это не всегда завязано на эффективность труда. Здесь вопрос именно в том, что до тех пор пока я не устала как собака, наверное, сделала недостаточно. Поэтому вспоминаем советские дачи, на которых, мне кажется, все мы бывали в детстве. Бабушка после работы приезжала на дачу, переодевалась и копала картошку. Не всегда это было даже нужно экономически, но это такая культура труда в некотором смысле. И представление о том, что если человек какое-то время ничего не делает, он и дальше ничего делать не будет.

В ситуации с подростками очень сложно провести разделительную линию о том, насколько это правда и насколько не правда. Потому что, действительно, мозг подростка очень пластичен и легко адаптируется ко всему. В том числе и к идее о том, что если ничего не делать, а просто быть классным и няшным, то так можно жить. У взрослых людей, конечно, так жить получается редко. А тех, у кого получается, называют содержанками и относятся к ним в обществе специфически. Поэтому идея с таким годом отдохнуть и прийти в себя, мне кажется, просто несколько противоречащей традиционному российскому укладу жизни о том, что "как это большой взрослый лоб будет, значит, путешествовать за деньги родителей и ничего не делать?"
Плюс всё-таки у нас несколько другой уровень жизни, другие экономические и социальные процессы.
Вспоминая свои 15 лет, когда я заканчивала школу, мне сложно представить, кто из родителей моих одноклассников мог бы позволить себе потратить достаточное количество денег на то, чтобы ребенок год мог спокойно путешествовать, узнавать себя, съездить в Тибет, там помедитировать, познакомиться с монахами. Потом отправиться в Европу, чтобы изучить классическую живопись, например. И вот за это время немножко определиться. Это просто финансово для большинства людей недоступно.

Вернёмся к отношению к работе, о котором мы говорили, когда просто надо работать много. К какому это приводит результату –это второй вопрос, но работать надо очень много. А те, кто лежат на диване, или лежат на пляже, или на даче не копают картошку, а дремлют в гамаке – это лентяи. У нас же была в СССР статья за тунеядство, например. В общественном сознании это всё равно остаётся, такие интроекты. Для того, чтобы они поменялись, или исчезли, или заменились новыми – это не вопрос одного поколения. Долго меняются такие социально-психологические процессы, с которыми мы сталкиваемся и в отношении подростков тоже. Я слабо себе могу представить, чтобы в России эта практика хорошо прижилась.

С точки зрения того, насколько она полезна, думаю, что скорее полезна. Так как мы рождаемся с мозгами, ну как бы так сказать помягче, недоразвитыми. Не в смысле какими-то плохими, а наш мозг становится настолько объемным и сложным к зрелому возрасту, что родить ребёнка просто физиологически с дорощенным мозгом было бы невозможно. Дети рождаются с мозгом, практически, не миелинизированным. Работает он принципиально не так, как у взрослых. И когда мы говорим о подростках, здесь есть очень большой соблазн увидеть в них себе равных с точки зрения родителей. Потому что смотришь на пятнадцатилетнего мальчика: он на две головы выше мамы, на голову выше папы, разговаривает басом, а в рюкзаке у него презервативы. Ну всё, это взрослый лось! Какой это ребёнок? Вот пусть идёт и несёт ответственность за себя. Но с точки зрения того, в каком состоянии находится мозг этого 15-летнего лося, он не является в полной мере взрослым человеком. Его психика организована, всегда практически, по пограничному типу. То есть, если начать тестировать подростков по методам оценки взрослых людей, то больше половины из них продемонстрируют пограничное расстройство личности. А уже через 5 лет они не будут демонстрировать эти симптомы. От физиологических процессов нам никуда не деться: эмоциональная лабильность, агрессивность, активная сепарация – это то, что абсолютно для подростка естественно, но эти же факторы выделяют его из группы взрослых людей. Мы говорим сейчас про взрослых людей в среднем. В среднем, человек в 30 лет намного менее психологически лабилен и физиологически тоже.

У человека 30-летнего в сравнении с 15-летним не происходит таких гормональных процессов в организме ярких. У человека 30-летнего по-другому работают реакции страха, система возбуждения/торможения. Мы, правда, с возрастом физиологически становимся поспокойнее. И здесь важно заметить, что даже психиатрические диагнозы не все ставятся детям и подросткам. Сейчас мы говорим уже о том, что существует у детей, у подростков депрессия, что этим нельзя пренебрегать. Она проявляется не так, как у взрослых, но все равно является опасным заболеванием. А вот, например, диагноза, связанного с расстройствами личности подросткам, в принципе, не ставят - нельзя обнаружить расстройство того, что ещё формируется. Да, мы можем обнаруживать, что есть ершистые и странноватые люди в 15 лет, бунтующие в рамках социальных норм; а есть те, чей переходный возраст проходит так, что родители седеют, а бабушка получает сердечный приступ один за одним. Но мы не можем глядя на такого человека в 15 лет сказать: «А! ну все понятно! у вас же у ребёнка мозаичное расстройство личности». Нет, потому что личность ещё не доформирована, процессы протекают очень индивидуально. И часто получается так, что те, кто в 15-16 были исчадиями ада для своих старших родственников, спустя 15 лет становятся абсолютно конформными членами общества. Со смехом иногда рассматривают свои фотографии тех годов. И на этом странности, агрессия и лабильность заканчиваются.

С подростком всегда сложно. И, мне кажется, основная сложность как раз в том, что мы пытаемся выстраивать с ними отношения на равных и обнаруживаем подтверждения того, что это правильно. Ведь когнитивная сфера абсолютно развита, учителя и преподаватели жалуются на то, что ощущают себя иногда интеллектуально дефектными в сравнении со старшими классами. Подростки быстро думают, они принимают очень интересные решения, у них не настолько клишированные решения, как у взрослых людей, просто потому, что они пока ещё принимали их мало. Их интеллектуальные способности и внешний вид толкают нас к тому, чтобы говорить: «Ну всё, давай-давай, иди во взрослую жизнь. Смотри, какой ты классный! Странненький, но классный». Но нет, с физиологической точки зрения, это ещё очень взрослый, но ребёнок. Очень умный, взрослый, басовитый, временами бородатый, но это ребёнок. И вот тут история про то, чтобы дать год на то, чтобы определиться - всё-таки спорная, с моей точки зрения не только как психолога, но и матери. Потому что эффективность этого года будет зависеть и от личности, и от конкретного возраста, и от того каким путём к этому году семья вся шла.


Потому что, если ребёнок был всегда в «ежовых рукавицах», у него не было возможности ошибаться, выбирать и он как-то пока не очень в курсе, что такое ответственность за себя, как там вот это работает, когда ты принял решение, а потом тебе за него дали в морду, например. Потому что есть понимание того, что ты принял решение, а дальше родители со всем разберутся. Или, что у тебя нет возможности принимать решения и это делают родители. Вот тогда, такой год, когда: «Ну, иди определяйся с жизнью,» - он, конечно, может стать фатальным. Если не было постепенного подхода к нему, если это не является логичным продолжением того, как ребенка растили в семье.
Если же молодой человек или девушка уже сталкивались с ответственностью, достаточно самостоятельны, но при этом родители их оберегали в приятном лингвистическом смысле слова «оберегали», то есть создавали берега, чтобы этот поток не разлился ровным слоем по всей планете, тогда да, может быть вполне эффективным решением gap year.

С моей точки зрения, это такая практика, которая скорее зависит от структуры семьи, от традиций семьи. Ни одну практику нельзя интегрировать очень резко и насильно. У всех есть свой диапазон приемлемости. И мы никогда не можем сказать, что некоторая одна практика поможет решить какую-то сложность у всех. Для того, чтобы понять как, например, семейной паре преодолеть кризис в их отношениях, нужно обнаруживать, как они вообще функционируют и не предлагать сходу свингерские вечеринки. Потому что это очень многим не подойдёт. Точно так же очень многим детям, которые не привыкли к самостоятельности, которые жили в ситуации гиперопеки (хотя как раз их родителям и хочется посоветовать: «Ребята, просто отпустить его, пусть живет сам») не подойдёт творческий отпуск на год. Для таких детей это может быть губительной историей, когда сначала не было ответственности, не было понимания собственной индивидуальности, не проходили постепенно процессы сепарации от родителей. И вот если такого подростка не отсепарированного мы выпинываем в год, за который он должен определиться, скорее всего, такой ребёнок не определится, но зато попробует все наркотики, на которые хватит денег. Так что тут спорный вопрос, не могу дать на него однозначного ответа.

На мой взгляд, это вообще очень гуманный и подробный подход к человеку. Когда мы говорим о человеке как исключительно о биологическом субстрате ... ну не знаю, в такие моменты гуманист внутри меня начинает ругаться матом, бить бокалы с ламбруско, потому что так нельзя. Всё-таки у нас есть сознание, хотя мы даже не можем дать точное определение, что это такое, но мы ощущаем, что оно у нас есть. У нас, вроде, как бы есть свобода воли, по крайней мере мне в это хочется верить. Некоторые нейрофизиологи с этим не согласны. Точно так же как редуцировать человека до чистой психики, такого чистого разума, отбрасывать тело, тоже несколько странно. Потому что оно есть, от него никуда не деться. По крайней мере пока никому не удалось перенести свое сознание в какую-то другую ёмкость или другой контейнер. Ну и с социальностью тоже. Эту теорию бихевиористы первыми начали развивать, когда Скиннер говорил о том, что дайте мне любого ребёнка, достаточно времени и я выращу кого угодно. Эта теория и попытки её доказать показали, что в ней, действительно, есть здравые зёрна, что социум влияет очень сильно, но тоже не абсолютно. Поэтому пока мы знаем наверняка из исследований о трёх группах факторов. В разных картинах мира разных людей присутствует ещё какие-то факторы вроде судьбы, предназначения. Но это исследовать очень сложно, поэтому, конечно, в клинической психологии мы на такие вещи не опираемся. А биопсихосоциальный подход для меня всегда с собой.

Я думаю, это очень сложно сделать. Наверное, только беременность у нас начинается и заканчивается прям вот совсем понятно когда. А многие другие процессы мы не можем так чётко отследить. Нам сложно, например, сказать, в какой момент жизни у человека заканчивается рост в высоту. Или когда наступает старость. Во-первых, это индивидуально, во-вторых, непонятно, как эту точку зафиксировать. В среднем к 21-22 годам уже, с точки зрения физиологии, мозги на месте, все отделы мозга домиелинизировались. И мы получаем такого молодого взрослого, с точки зрения физиологии мозга готового к социальной жизни. А с точки зрения нашей репродуктивной системы мы получаем к 15 годам взрослых, готовых к социальной жизни. При этом, здесь обнаруживаются факторы очень разной социальности. Например, в странах с плохой экономикой, в странах третьего мира люди взрослеют раньше, потому что у них нет возможности жить за счёт родителей: нужны рабочие руки, кто-то должен работать и обеспечивать себя и семью. В Европе мы наблюдаем очень сильные сдвиги за последние сто лет в понимании того, кто является взрослым человеком, а кто еще нет. То есть сейчас выйти замуж в 35 лет, в 37 родить первенца, а до 30 вообще определяться с профессией и пробовать себя в разном – для многих стран Европы это не просто нормально, это становится стандартным. Для России это, всё ещё, несколько непривычно.

Это как раз вопросы того, в какой момент человек должен выходить во взрослую жизнь? В какой момент мы начинаем ребёнка считать подростком? В какой момент мы начинаем подростка считать взрослым? Когда человек получает в полной мере разные социальные функции? Это в большей степени связано не с физиологией, а с темой социальности. И здесь как раз очень сильно влияние группы социальных факторов, связанных, в большей степени, с экономикой, чем с отдельно взятой личностью. Если нам в какой-то момент нужно много взрослых или много мужчин для войны, значит взрослыми будут считаться все те, у кого начали расти усы. Если у общества нет необходимости в таком количестве рабочих рук, в таком количестве воинов или в большом приросте населения, когда девочка в 14 становится женщиной, потом рожает до тех пор пока либо не умрёт, либо у неё не закончится период фертильности; если потребности общества в этом нет - люди могут позволить себе дольше быть детьми и дольше быть подростками. С точки зрения социальной, не физиологической. Но эту социальность мы никуда не можем деть, она очень важна и её нужно учитывать.

Да, конечно. Несмотря на мою нелюбовь к психоаналитикам, очень люблю их классификацию. Я, наверное, сейчас не буду перечислять прям все-все-все радикалы, затрону самое интересное, самое яркопроявляющееся.

Депрессивный радикал характера (важно не путать с депрессией как заболеванием!) даёт некоторое стабильно присутствующее чувство вины, что ты перед кем-то где-то чуть-чуть виноват. Или перед миром в целом. И вообще, своё существование надо как-то оправдывать и заслуживать. То есть, если ты врач, если ты учитель, если ты занимаешься воспитанием детей в детском саду, ну короче, занимаешься супер общественно полезной работой (причём, полезной напрямую: учитель берет и обучает детей или врач берет и остаётся на две смены подряд, чтобы на всех больных хватило времени) - чувствуешь своё существование оправданным, здесь люди с депрессивным радикалом характера себя находят. Потому что помощь другим и помогающие профессии: социальные работники, психологи, педагоги, все, кто связаны с детьми, начиная от детских массажистов и заканчивая сотрудниками детских реанимаций, это всё люди, которые каждый день приходят и помогают другим на работе. Причём, помогают в принципиально важных вопросах: вопросах здоровья, жизни и её сохранения. Социальные работники временами разруливают целиком вопросы жизни других людей или целых групп людей. У людей с выраженным депрессивный радикалом это базово ощущающееся, перманентное и умеренное чувство вины даёт представление о том, что для того, чтобы жить в этом мире, я должен приносить пользу. Люди, которые видят для себя ценность в том, чтоб приносить пользу, довольно стойко переносят тяготы и лишения, которые сопровождают нахождение в таких профессиях, потому что они это делают зачем-то. Есть отличная шутка по поводу того, как отмечают Новый год люди с депрессивным радикалом характера. Они сначала всё приготовят-приготовят, потом всем подарочки разложат, поздравят, всех уложат спать, тихонько всплакнут и сами лягут спать в 4 утра, убрав посуду. Это отлично описывает как раз такой радикал характера.
Если мы видим, что молодой человек им обладает, здесь - не в качестве наставлений и «я вижу что тут у тебя за личность проклевывается, я лучше знаю, я тебе сейчас расскажу», - просто в формате объяснения того, как это все работает, можно предложить профессии, связанные с непосредственной помощью людям. Туда же относятся пожарные, МЧС-овцы, те, кто выезжает на чрезвычайные ситуации, на пожары, вызовы по Скорым. Там этот радикал будет реализоваться за счёт того, что человек будет ощущать, он будет видеть каждый рабочий день своими глазами, что да, он приносит пользу. Эта польза не требует какой-то сложной концептуализации, потому что когда работаешь маркетологом, например, или как по первой профессии я занималась политическим пиаром, ну-у-у.. в общем-то, у меня было некоторое представление, что какую-то пользу я, наверное, кому-то приношу. Но обнаруживать её было настолько неочевидно, это требовало таких сложных внутренних построений, что, конечно, в профессиях более конкретных, более приближенных к другим людям нам, депрессивным товарищам, попроще.

Наверное, будет интересно поговорить про нарциссический радикал личности, который сейчас жутко и трендово демонизируется: что это такие сволочи бесчувственные, твари, которые обвешиваются брюликами и ходят, гнобят людей. На самом деле, это не вполне так. Нарциссический радикал отличается тем, что у человека несколько нестабильная самооценка. Причём, она нестабильная в очень короткие промежутки времени. Я её для себя ещё называю разорванной, когда есть одновременное представление о себе как о сверхчеловеке, ну чуть-чуть. А с другой стороны, есть ощущение того, что ты какой-то жалкий. И вот это постоянное внутреннее вываривание между двумя полюсами даёт как раз те побочные эффекты, о которых сейчас пишут, говоря о перверзных нарциссах, о нарциссах-абьюзерах. Действительно, это люди, которые не всегда справляются с очень близкой коммуникацией, которым чаще всего нужна довольно длительная психотерапия для того, чтобы научиться не разрушаться в коммуникации. НО! Они найдут себя во многих профессиях требующих перенапряжения, веры в себя, временами, на грани безумия (ну смогли ли бы Алла Пугачева, Madonna, Стив Джобс добиться такого успеха, если в принципе, не верить в то, что оно получится?). То есть не возникает у не-нарциссов мысль о том, что вообще стоит куда-то там соваться, чтобы серьезно поменять целую индустрию, стать человеком, которого любит весь мир, перевернуть чью-то жизнь – для этого надо обладать определённым уровнем не то чтобы знаний (тут знания не всегда важны), тут важно ощущение того, что вот другие не могут, а я могу! Да, просто потому что. Because fuck you, that's why, как говорится.
Причём, ощущение, возникающее временами с противоположного полюса о собственной ничтожности, оно тоже может помогать идти вперёд благодаря сверхкомпенсации. Потому что ощущение себя ничтожны часто приводит к реакциям злости, а злость является очень продуктивной эмоцией. И, в итоге, мы получаем людей с нарциссическими радикалами, которые добиваются высот - именно так, как о них и пишут в модных журналах. Добиваются очень многого в социальном плане, обладают специфичной манерой личной коммуникации, могут быть не самыми тёплыми, могут быть довольно странными, правда требуют к себе особого отношения. Правда считают, что если в dress-codе написано, что, пожалуйста, приходите в чёрных платьях, то можно прийти в зелёном. Потому что это же для всех в чёрном, а это я! Они все такие, а я не такой. Этим людям здорово удаются специальности, в которых, с одной стороны, нет рутинной работы, ну то есть бухгалтер – точно нет. Бухгалтеры-нарциссы – это не очень хорошие бухгалтеры и страдающие нарциссы, которые окружающих доканают. А вот, например, политики, музыканты, (правда, музыканты-неудачники, которые спились к 30 в нищете, тоже в ту же область), отчасти психологи (с моей точки зрения, психолог практически обязан обладать развитым нарциссическим радикалом, потому что если нет ощущения, что ты можешь взять сейчас и как-то что-то поменять в жизнях других или ты не ощущаешь себя в праве на такое, будет очень сложно работать). Бизнес – отличная стезя для нарциссов до тех пор, пока он не прогорит и у человека не случится одного из самых тяжелых видов депрессии - нарциссической депрессии. Это когда очень важная деятельность ломается, с ней что-то происходит и человек понимает, что всё. Он провалился в это ощущение себя ничтожеством. После этого как раз мы часто обнаруживаем и суицидальные попытки, и тяжелые затяжные депрессии, которые как-то плохо поддаются фармакотерапии, потому что во многом связаны с внутренним экзистенциальным кризисом.
Давайте говорить дальше про радикалы, а то я что-то застряла на нарциссах, но ничего не могу поделать, очень люблю этих людей. И себя вместе с ними заодно, потому что, конечно, я тоже являюсь человеком с нарциссическим радикалом личности :)

Очень интересно себя демонстрируют подростки, да и взрослые, с развитым параноидным радикалом личности. Здесь параноидность будет проявляться как подозрительность ко всему происходящему. Это не про то, что вокруг шпионы или что-то ещё такое, а просто всё вокруг немножко подозрительное. Люди не до конца понятные, процессы что-то какие-то тоже местами непонятные. Параноики в плане работы прекрасны тем, что это люди, которые всё перепроверяют. Если для человека нарциссического типа крайне сложно будет заниматься юриспруденцией, то есть это будут хорошие адвокаты, которые выступают в суде, но ужасные юристы, которые сидят и пишут договора. Просто никакущие, потому что им это не будет приносить реализации некоторых базовых личностных потребностей. А вот параноики оказываются полезными везде, где, во-первых, можно чуть-чуть замедлиться, потому что для перепроверки нужно время. Это часто люди, которые работают в следственных органах и работают эффективно, обнаруживая важные штуки, которые все пропустили. Это те, кто работают с цифрами, кто работает с бумагами. В рамках аналитической классификации мы можем обнаружить представление о шизопараноидном периоде жизни. Конечно, нельзя людей по профессиональным группам делить, что все повара – добрые, все полицейские – отважные, стилисты - красивые. Это не так. Но в среднем, в IT-индустрии, в индустрии математики, в индустрии программирования, математического моделирования, мы часто обнаруживаем людей с похожим складом характера. Которые, во-первых, либо не очень нуждаются, либо не очень умеют коммуницировать. Тут с точки зрения профессионального развития не принципиально, потому что они не будут тратить время на постоянные тусовки, бесконечные романы, разводы, тут родились дети, тут любовница. Этого всего происходить не будет у людей с таким типом личности или с таким развитым радикалом.
Но зато они будут перепроверять, они будут сомневаться, будут иногда чуть-чуть подозревать коллег, что эти коллеги то ли косо смотрят, то ли не дорабатывают. И в итоге, их продуктивность будет колоссальной. Если собрать толпу параноиков (параноиков в смысле – людей с параноидным радикалом) и посадить работать вместе, они никогда не станут супер сплочённым коллективом. Но зато количество ошибок, которое они будут допускать, будет минимальным. При этом, учитывая что сложные сферы, связанные с физикой, математикой, IT часто не предполагают необходимости решить что-то супер быстро. Да, понятно, у них тоже бывают экстренные случаи, но это прям совсем не то же самое, когда ты проводишь операцию или когда тебе звонит клиент и говорит: «Я, короче, на окне стою». Вот на этом моменте параноик рассыпется, к сожалению. Но при этом, это люди, у которых (если дать им чуть-чуть времени, хотя бы немножко) вероятность того, что они допустят какие-то фатальная ошибки очень низкая. Это прекрасные инженеры-конструкторы.

Здесь я даже не знаю, говорит во мне нарциссический радикал или профессионализм, поскольку я сертифицировалась как клинический профайлер – это те люди, которые внимательно и по большому количеству косвенных признаков составляют профиль, то есть описание личности. Очень велик соблазн в это заходить, потому что нам же всем хочется понимать что-то такое про других, чего они сами про себя не знают. Но в этом есть, на мой взгляд, не то чтобы большая опасность, а такая большая когнитивная ошибка, в том, что если мы как будто бы что-то поймём про человека, нам дальше с ним будет сильно проще. Во-первых, не факт. Во-вторых, важно смотреть довольно глубоко, это требует огромной насмотренности. Сейчас поясню, почему. Смотрите, у нас есть такой тип личности – истероидный. Его ещё называют гистрионный, он чаще, действительно, присущ женщинам просто в силу того, как нас воспитывают и социализируют, как с нами обращаются, как нам с 3-летнего возраст рассказывают, что мы должны быть красивенькими, миленькими и нравиться всем. И это остаётся в структуре личности. Причём, даже когда женщина уходит в радикальное отрицалово, что нет, а вот теперь я принципиально хожу с небритыми ногами, никогда не крашусь и, вообще, я радикальная феминистка и никто мне не нужен. Это тот же истерический радикал, который иначе проявляется. И вот здесь у нас часто может возникнуть такой соблазн, увидев человека, ну например, на кабриолете, сказать: «О! Нарцисс поехал!» - а это может быть параноик, который таким образом обеспечивает себе безопасность.
Для нарцисса безопасность не является первым пунктом в том, о чём он думает. Нарцисс, который едет на кабриолете, думает о том, как охуительно (!) он выглядит со стороны. А параноик, который едет на кабриолете, думает о том, что до него сейчас с меньшей вероятностью докопаются или с меньшей вероятностью подрежут. Вообще, просто не будут к нему приставать, потому что он выглядит как попугай. И получается, что поведение одно и то же, а под ним совершенно разные мотивации. Важно выяснить, какая у человека мотивация. Например, по улице идет женщина, такая откровенно феминная: красивые бёдра обтянуты юбкой, на талии пояс, который её подчёркивает, каблуки, локоны развиваются и вот она идёт такая ХА! - все оборачиваются. Первая мысль: «Перед нами истероид, она всех соблазняет», потому что истероиды (или гистрионный тип) – это люди соблазняющие, у них весь мир сексуализирован. Очевидно же, она всех соблазняет! Но нет, не очевидно. Это может быть человек практически любого типа личности, который таким образом реализовывает какую-то свою задачу. Мы видим некоторое поведение, а вот зачем человек это делает, это вопрос, который может помочь понять, с кем мы имеем дело. Например, если взять вот ситуацию с dress-code, что все приходят в чёрном и тут кто-то один пришел в зелёном. Это тоже может быть истероидная доминанта (соблазняющая и привлекающая), это может быть нарциссическая доминанта («вы все в чёрном, но я-то как бы хо!» и там вообще не будет идеи о соблазнении), это может быть параноидная доминанта, это может быть, изредка, но и депрессивная доминанта.

Важно не только видеть и отмечать нюансы поведения или нюансы коммуникации, но и понимать, зачем человек это делает, вот чтобы что? И понимая, обнаруживая такие специфические маркеры, обнаруживая физиологические реакции, (что очень важно в профилировании, потому что, как говорил прекрасный доктор Хаус: «Все люди врут», - и это так), обнаруживая очень много факторов, нам нужно ещё найти второй слой. Слой «мотивация», слой «потребности», чтобы понимать, зачем человек это делает. В любом самом простом действия могут находиться абсолютно разные потребности и, делая вроде бы одно и то же, можно реализовать абсолютно разные собственные тенденции. Даже если взять самое простое: человек сидит на лавочке в парке и ест булочку. Возможно, проголодался, возможно, он так справляется с тревогой, а возможно даже, это происходит какая-то коммуникация с другим человеком, который на другой лавочке ест булочку. Мы можем наблюдать такие специфические формы коммуникации у людей с проявленным шизоидным радикалом, когда коммуницируют очень обходными путями. То есть, если я каждый день хожу через один парк и вижу, что на лавочке сидит человек, который мне нравится, и ест булочку я, пожалуй, куплю тоже булочку, сяду на противоположную лавочку и буду есть, чтобы он увидел, что мы похожи друг на друга. Нормальный заход в коммуникацию? А такое бывает, это не из разряда встретить розового единорога. Сейчас часть читателей скажет "логично всё, а чём странность?", а другие подумают "эээээ, серьёзно? Так общаться?"

Я скорее за то, чтобы меньше людей типировать и больше обнаруживать индивидуальности. Больше обнаруживать уникальные личностные процессы. Особенно, конечно, в личной коммуникации и в психотерапии, потому что не получится, как мне кажется, сделать отношения глубокими, взаимными и изменяющими друга друга, если в эти отношения заходить не с человеком, а с набором параметров. «Так, у нас вот есть, значит, 30-летний шизоид с дополнительным депрессивным радикалом, ага! всё понятно,» – и дальше мы за этим не видим человека. Типирование это, конечно, здорово, это даёт определённые инструменты для специалистов, этим пользуются сотрудники разных органов, этим пользуются врачи-психиатры, этим пользуются психологи, хорошие дорогие переговорщики, очень дорогие маркетологи, но, наверное, это не является панацеей, когда мы говорим о повседневной жизни.